Упрощенная HTML-версия
30
5. ЖИСТЬ
Да, тут уж не то, что на балкашинском дворе, жизнь. На всем
на готовеньком, в спокое, на мягких перинах, в жарко натоплен-
ных старновкою комнатах. Весь день бродить в сладком безде-
лье. В сумерках прикорнуть на лежаночке рядом с мурлыкаю-
щим во все тяжкие Васькой. Есть до отвалу. Эх, жисть!
Есть до того, что в жар бросит, до поту. Есть с утра до вечера,
живот в еде класть. Так уж у Чеботарихи заведено.
Утром — чай, с молоком топленым, с пышками ржаными на
юраге. Чеботариха в ночной кофте белой (не очень уж, впрочем),
голова косынкой покрыта.
— И что это в косынке вы всё? — скажет Барыба.
— То-то тебя учили-то! Да нешто можно женщине простово-
лосой ходить? Чай, я не девка, ведь грех. Чай, венцом покрытая
с мужем жила. Это непокрытые которые живут, непутевые…
А то другой какой разговор заведут пользительный для еды:
о снах, о соннике, о Мартыне Задеке, о приметах да о присухах
разных.
Туда-сюда — ан, глядь, уже двенадцатый час. Полудновать
пора. Студень, щи, сомовина, а то сазан соленый, кишки жаре-
ные с гречневой кашей, требуха с хреном, моченые арбузы да
яблоки, да и мало ли там еще что.
В полдень — ни спать, ни купаться на реке нельзя: бес-то по-
луденный вот он — как раз и прихватит. А спать, конечно, хочет-
ся, нечистый блазнит, зевоту нагоняет.
Со скуки зеленой пойдет Барыба на кухню, к Польке: дура-
дура, а все жив человек. Разыщет там кота, любимца Полькина,
и давай его в сапог сажать. Визг, содом на кухне. Полька как
угорелая мыкается кругом.
— Анфим Егорыч, Анфим Егорыч, да отпустите вы Васеньку,
Христа ради!
Скалит зубы Анфимка, пихает кота еще глубже. И Полька
умоляет уж Васеньку: