Упрощенная HTML-версия
ХАРЧЕВНЯ КОРОЛЕВЫ ГУСЕЛАПЫ
28
В шестнадцать лет я был достаточно сведущ в латинском языке
и немного в греческом.
Добрый мой учитель сказал отцу:
— Не кажется ли вам, хозяин, что юному поклоннику Цицерона
неприлично ходить в костюме поваренка?
— Я не подумал об этом, — ответил отец.
— Это верно, — сказала матушка. — Следовало бы сшить нашему
сыну канифасовый камзол. У него приятная наружность, хорошие
манеры и немалые познания. Он сделает честь своему платью.
Отец мой некоторое время оставался в задумчивости, а затем
спросил, подобает ли харчевнику носить канифасовый камзол. Но
аббат Куаньяр объяснил ему, что, будучи наперсником муз, я нико-
гда не стану харчевником и что близко время, когда я облачусь в ду-
ховную одежду.
Отец мой вздохнул, подумав, что после его смерти не я буду знаме-
носцем цеха парижских харчевников. А матушка моя совсем растаяла
от радости и гордости при мысли, что сын ее будет духовной особой.
Канифасовый камзол произвел прежде всего то действие, что при-
дал мне смелость и поощрил меня составить себе о женщинах более
исчерпывающее представление, нежели то, какое дала мне некогда
Ева г-на Блезо. Мысль моя, естественно, сосредоточилась на банду-
ристке Жанетте, а также на кружевнице Катерине, которая по два-
дцати раз в день проходила мимо нашей лавки, а в дождь показывала
тонкую лодыжку и маленькую ножку, скача на носках с одного булыж-
ника на другой. Жанетта была не так красива, как Катерина. Она
была и не так молода, и не так хорошо наряжалась. Родом она была
из Савойи и носила на голове клетчатую косынку, прикрывавшую ей
волосы и завязанную у подбородка. Но у нее было то достоинство,
что она не ломалась и без слов понимала, чего от нее хотели. Такое
свойство ее характера было весьма для меня удобно при свойствен-
ной мне робости. Однажды вечером, на паперти Святого Бенедикта
Бетурнейского, уставленной каменными скамьями, она меня научила
тому, чего я еще не знал и что она знала уже давно. Но я не был при-
знателен ей за это в должной мере и помышлял только о том, как бы
применить к другим, более миловидным особам полученные от нее
сведения. Должен в оправдание своей неблагодарности сказать, что
бандуристка Жанетта не придавала этим урокам большего значения,
чем я сам, и охотно давала их всем повесам квартала.
Катерина была сдержанней в своих повадках. Она внушала мне
большое смущение, и я не решался сказать ей, какой прелестной она
мне кажется. Застенчивость моя усиливалась по той причине, что