Упрощенная HTML-версия
ХАРЧЕВНЯ КОРОЛЕВЫ ГУСЕЛАПЫ
земному, ни воздушному. Я усвоил себе его взгляд, не притязая быть
судьею в этом споре.
Он имел обыкновение говорить, что эльфы убивают тех, кто раз-
глашает их тайны, и приписывал мстительности этих духов смерть
г-на аббата Куаньяра, убитого на лионской дороге. Но мне отлично
известно, что смерть эта, которую нельзя достаточно оплакать, про-
изошла по причинам более естественным. Я буду открыто говорить
о гениях воздуха и огня. Иногда в жизни надлежит рисковать, да и
опасность со стороны эльфов крайне ничтожна.
Я старательно собрал беседы доброго учителя моего, аббата Куа-
ньяра, который погиб при обстоятельствах, только что отмеченных.
Это был человек великой учености и благочестия. Будь он наделен
не столь беспокойной душой, он сравнялся бы в доблести с г-ном аб-
батом Ролленом, которого значительно превосходил обширностью
знаний и глубиною мысли. Он имел, по крайней мере, то преиму-
щество над г-ном Ролленом, что в треволнениях своей мятежной
жизни не впал в янсенизм. Стойкость его разума не могли пошат-
нуть неистовства дерзких учений, и я могу засвидетельствовать пе-
ред Господом чистоту его веры. Он был большим знатоком людей,
в силу того что вращался во всевозможных кругах общества. Эта
опытность, несомненно, оказала бы ему большую услугу при рабо-
те над римской историей, которой он, наверное, посвятил бы себя
по примеру г-на Роллена, если бы располагал досугом и временем и
если бы жизнь его сложилась более соответственно его дарованию.
То, что я поведаю о столь выдающемся человеке, послужит украше-
нием настоящих мемуаров. И подобно Авлу Геллию, приводящему
в своих «Аттических ночах» лучшие места из сочинений философов,
подобно Апулею, включающему в свои «Метаморфозы» самые пре-
красные басни греков, я принимаюсь за труд пчелы и намереваюсь
собрать изысканнейший мед. Однако я не столь самонадеян, чтобы
считать себя соперником этих двух великих писателей, ибо все бо-
гатства я черпаю единственно из воспоминаний своей жизни, а не
из обширного чтения. Из собственного же запаса я приношу лишь
одно — свое чистосердечие. Если когда-нибудь мои мемуары попадут
в руки любопытного читателя, он удостоверится, что только чистая
душа была способна найти себе выражение в языке столь простом
и единообразном. Я всегда слыл большим простецом среди людей,
с которыми жил. Это повествование лишь утвердит подобное сужде-
ние обо мне и после смерти.