Упрощенная HTML-версия
27
она бывала. Так, не поглядевши, и не представить: Урванка этот
самый — и цыпленок. Чудно!
Вышло так на горе Барыбино, что и он цыплят Урванкиных
полюбил: вкусны очень, повадился их таскать. Другого, третьего
нет — заприметил Урванка. А куда запропастились цыплята —
и ума не приложит. Хорек разве завелся?
После полдён лежит как-то Урванка под сараем в телеге.
Жарынь, в дрему клонит. Цыплята — и то под сарай запрята-
лись, в тень у стеночки присели, глаза отонком закрыли, носом
клюют.
И не видят, бедняги, что доска сзади отодрана и тянется че-
рез дыру, тянется к ним рука. Цоп — и заверещал, затекал цып
ленок в Барыбином кулаке.
Вскочил, заорал Урванка. Мигом перемахнул через забор.
— Держи, держи его, держи вора!
Дикий звериный бег. Добежал, запятился Барыба в свои
ясли, залез под солому, но Урванка нашел и там. Вытащил, по-
ставил на ноги.
— Ну, погоди же ты у меня! Я тебе — за цыплят за моих…
И поволок за шиворот — к Чеботарихе: пусть уж она казнь
вору придумает.
4. СМИЛОСТИВИЛСЯ
Кухарку — Анисью толстомордую прогнала Чеботариха. За
что? А за то самое, чтобы к Урванке не подкатывалась. Прогна-
ла, а теперь вот хоть разорвись. Нету по всему посаду кухарок.
Пришлось взять Польку — так, девчонку ледащую.
И вот в Покровской церкви к вечерне вызванивали, Полька
эта самая в зальце пол мела, посыпав спитым чаем, как Чебо-
тариха учила. А Чеботариха сама тут же сидела на крытом кре-
тоном диване и помирала от скуки, глядя в стеклянную мухо-
ловку: в мухоловке — квас, а в квасу утопились со скуки мухи.