Упрощенная HTML-версия
29
безопасность населения, — но кем заменишь всех этих Цырульни-
ковых, Соловьевых, Прокофьевых и пр. — все эти кадры, «выпу-
щенные» за последние годы, когда так сладострастно уничтожа-
лись действительно нужные люди?
Ничтожность и никчемность личных усилий — вот что еще до-
полнительно деморализует… Нам сказали: «Создайте в домах груп-
пы в помощь НКВД, чтоб вылавливать шептунов и паникеров». Еще
«мероприятие»! Это вместо того, чтоб честно обратиться к народу
вышестоящим людям и объяснить — что к чему. Э-эх! Ну, все-таки
сдаваться нельзя! Собственно, меня не немцы угнетают, а наша
собственная растерянность, неорганизованность, — наша родная
срамота…
Вот что убивает!
Но дело обстоит так, что немцев сюда пускать нельзя. Лучше
с ними не будет, — ни для меня, ни для народа. Мне говорят, что
для этого я должна писать стихи и все остальное.
Хорошо, хоть это мучительно трудно, — буду.
Попробую обеспечить подвалом наших жильцов.
А самой мне во время бомбежки надо быть «на посту», в трухля-
вом беззащитном доме, надеясь только на личное счастье — авось
не кокнет фугасом…
Артиллерия садит непрерывно, но теперь дальше от нас…
Буду сейчас работать — стишок и начало очерка для Юры, затем
для спец<иального> вещания.
17/IX–41
Сигнал ВТ
Теперь тревог на дню раз по 8–10, и я уже не каждый раз, когда
дома, сбегаю вниз — совершенно нельзя работать.
А мне надо написать очерк о командирах производства для
Юры — о моих слушателях. Мой Васильев погиб, — господи, ка-
кой это ужас, когда узнаешь о гибели знакомого человека. (Тихо,
не слышно даже зениток, — странно.) Немцы третьего дня, обой-
дя Детское, были под Пулковым. Третьего дня ими была занята