Упрощенная HTML-версия
Ф
ОТОГРАФ НА СЪЕМКАХ
Я
разбит, ощущаю ломоту во всем теле, едва могу пошевелиться и
с головы до пят покрыт синяками. Как я уже неоднократно гово-
рил вам, о том, что случилось, я не имею ни малейшего представления,
и приставать ко мне с расспросами бесполезно. Разумеется, если вы настаи-
ваете, я могу прочитать вам отрывки из моего дневника с подробнейшим
изложением разыгравшихся вчера событий, но если вы надеетесь найти
в моих записках ключ к разгадке приключившегося со мной таинствен-
ного происшествия, то боюсь, что вас постигнет разочарование.
23 августа, вторник.
Говорят, что мы, фотографы, — племя слепых
(если не хуже), что, глядя даже на самые прекрасные лица, мы приучаем-
ся видеть лишь свет и тень, что мы почти утрачиваем способность восхи-
щаться и чужды любви. Считаю своим долгом опровергнуть это распро-
страненное заблуждение. Если бы мне только довелось сфотографировать
юную девушку, в которой воплотился
мой
идеал красоты, а главное, если
бы ее звали... (не знаю почему, но имя Амелия я решительно предпочи-
таю любому другому слову английского языка), то не сомневаюсь, что мне
удалось бы стряхнуть с себя холодное, философическое оцепенение, при-
сущее моим собратьям по профессии.
И вот долгожданный миг настал. Не далее как сегодня вечером, про-
ходя по Хеймаркет, я встретил Гарри Гловера.
— Таббс! — заорал он, фамильярно похлопывая меня по спине. —
Мой дядюшка жаждет видеть вас завтра на своей вилле с камерой и всей
прочей утварью.
— Но я не знаком с вашим дядюшкой, — заметил я со свойственной
мне осторожностью. (Если мне вообще свойственна какая-нибудь доброде-
тель, то это спокойная, присущая истинным джентльменам осторожность.)