Упрощенная HTML-версия
28
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
обидным смыслом, духом, идеей — а это утонченнее, ядовитее.
Беспрерывные ссоры еще более развивали между ними эту нау-
ку. Весь этот народ работал из-под палки, — следственно, он был
праздный, следственно, развращался: если и не был прежде раз-
вращен, то в каторге развращался. Все они собрались сюда не
своей волей; все они были друг другу чужие.
«Черт трое лаптей сносил, прежде чем нас собрал в одну ку-
чу!» — говорили они про себя сами; а потому сплетни, интриги,
бабьи наговоры, зависть, свара, злость были всегда на первом пла-
не в этой кромешной жизни. Никакая баба не в состоянии была
быть такой бабой, как некоторые из этих душегубцев. Повторяю,
были и между ними люди сильные, характеры, привыкшие всю
жизнь свою ломить и повелевать, закаленные, бесстрашные.
Этих как-то невольно уважали; они же, с своей стороны, хотя ча-
сто и очень ревнивы были к своей славе, но вообще старались не
быть другим в тягость, в пустые ругательства не вступали, вели
себя с необыкновенным достоинством, были рассудительны и
почти всегда послушны начальству, — не из принципа послуша-
ния, не из состояния обязанностей, а так, как будто по какому-
то контракту, сознав взаимные выгоды. Впрочем, с ними и по-
ступали осторожно. Я помню, как одного из таких арестантов,
человека бесстрашного и решительного, известного начальству
своими зверскими наклонностями, за какое-то преступление по-
звали раз к наказанию. День был летний, пора нерабочая. Штаб-
офицер, ближайший и непосредственный начальник острога,
приехал сам в кордегардию, которая была у самых наших ворот,
присутствовать при наказании. Этот майор был какое-то фаталь-
ное существо для арестантов; он довел их до того, что они его
трепетали. Был он до безумия строг, «бросался на людей», как
говорили каторжные. Всего более страшились они в нем его про-
ницательного, рысьего взгляда, от которого нельзя было ничего
утаить. Он видел как-то не глядя. Входя в острог, он уже знал, что
делается на другом конце его. Арестанты звали его восьмиглазым.